иди через лес
Какое-то время дорогая компания упоручней способствует тому, чтобы в моей жизни было написание геншинодрабблов. Решил, что часть надо нести и разбавлять ленту хотя бы относительно хорошим. Ага, "а что в этом хорошего, мы хорошие"(с)
заодно завёл тег, мерзко хохоча
Бэй Доу/Нин Гуан, хёрткомфорт, пост "Ветер дует, журавли возвращаются", рейтинг детскийБэй Доу совершенно не хочется шевелиться.
Во-первых, вокруг нет никого из вечных назойливых ребяток, сопровождающих Нин Гуан - она понимает, что это её команда, но море и земля работают слишком по разным законам, а эта женщина частенько руководствуется принципом “друзей держи близко, а врагов - ещё ближе”, так что Бэй Доу то и дело себя чувствует заклинателем из сказки, разливающим чай в гадючьем гнезде. Так себе ощущение.
Но на веранде дворца её оставили в благословенном одиночестве и обществе кувшина гибискусового вина - слишком утонченного для ее простецких вкусов, но приятного, и не требующего искать ответа на вопрос “что в этом кувшинчике кислятины стоило столько моры?”.
Во-вторых, они победили вторую проклятую морскую тварь неожиданно малой кровью. Команда была жива и даже большей частью здорова (и уже начинала потихоньку праздновать, когда Бэй Доу от них уходила), раненые на суше, по словам Кэ Цин, должны были поправиться, Путешественник и эта ученица Адептов вернулись из морской бездны с головами на плечах, Нин Гуан не выкинула в море ещё один годовой бюджет Ли Юэ, и можно было немного выдохнуть.
В-третьих, рассеченной водяной плетью спины и кучи синяков под одеждой не видно, но болят они, если шевельнуться, как сволочи - да всё болит, как обычно бывает после тяжёлого боя. Так что нет, спасибо, капитан посидит. Вино, опять же, делает всё несколько переносимее.
Можно было, конечно, не тащиться в Нефритовый Дворец, а надраться с командой и упасть спать, потом проснуться под ворчание Инь Синь и доказывать ей, что нечего беспокоиться, но…
Цокот каблуков. Знакомый, привычно стремительный, слегка раздраженный - вряд ли кто-то, кроме неизменных секретарей Нин Гуан и нее самой, понимает это. Воля Небес истинные чувства показывать не любит, и не показывает. Надо долго слушать её - как скалы и море - чтобы начать что-то понимать.
Как она в своих туфельках летает по ступеням, не падая, Бэй Доу не понимает до сих пор.
Нин Гуан закончила провожать гостей, и вся её привычная роскошь при ней - а вот лицо она позволяет себе держать чуть меньше, и золото с киноварью не спасают - видно, что она устала.
Бэй Доу бы выбрала слова покрепче.
- Как вино? - спрашивает она вместо приветствия, подходя ближе - раздражение становится мягче, уходит, словно прибой.
- Сойдёт, - Бэй Доу акульи блестит зубами, приканчивая очередную крохотную чашечку - разливает новую порцию уже на две.
- Извини, у меня не было ничего более…простого, - она уже привыкла к этим слоям под слоями, когда внешняя ирония скрывает понимание, а оно - извинение, которого она словами не произнесёт никогда.
- Да брось, все бы с ума посходили, закажи Воля Небес для личного бара рисовое пиво! - машет рукой Бэй Доу - выходит немного более скованно, чем обычно.
Нин Гуан смотрит на неё через низкий столик, недовольно поджимает губы.
- Раздевайся.
- Да ты сегодня быстро переходишь к делу! - смех затихает, но она слишком привыкла держать удар.
- Думаешь, я не вижу, как ты сидишь? - Нин Гуан откладывает на стол футляры с ногтей: - На тебе хотя бы осталось живое место?
- Как мало ты в меня веришь, - смеётся Бэй Доу, но поднимает руки к застёжке накидки. Плечи отзываются болью, вслед за этим тянет спину, она всё-таки кривится в открытую, и пальцы Нин Гуан накрывают её собственные.
Воля Небес не произносит извинений - в открытую.
Нин Гуан сложно оставить то, чем она сделала себя сама, за дверями любой из комнат Нефритового Дворца.
Никто не поверит, что Воля Небес может помогать подняться капитану Южного Креста, помогая пересесть и лечь на кушетку. Никто не поверит, что она умеет - накладывать мазь от ушибов, обрабатывать раны, менять повязки.
Обнимать, утыкаясь лицом в волосы, так, что призрак касания губ на шее кажется несуществующим.
Никто не поверит - а Бэй Доу совершенно не хочет об этом говорить.
Чжун Ли/Люмин, постИнадзума, японский флафф, рейтинг детскийЕго золото - тяжесть драгоценного металла, ленивый блеск доспеха чешуи, густая охра и тяжёлое пьянящее вино. Благородный горьковатый блеск царственных одежд и изысканная тоска опадающей листвы.
Её - лёгкость солнечного света на листьях, блики светляков среди травы, волны трав и злаков под ветром, невесомая вышивка на вуалях и сверкание далёких звёзд. Солнечный зайчик, пущенный с клинка, нежные пуховые перья хищной птицы.
Золото Ли Юэ вокруг них более драгоценно, чем мора - ранняя осень празднует Лунную Охоту, похваляясь лучшими из красок, которые сложно перещеголять человеческим красильщикам и художникам… хотя они стараются, и она отдаёт им должное.
Она бесконечно любит смотреть, как люди учатся у своей земли - и знает, что таланты его людей наполняют его гордостью. Так же, как и возможность показать ей эти земли - так художник показывает свои творения, со сдержанной гордостью и родительской нежностью.
Она не скрывает восхищения в глазах и словах. Есть любовь, которая больше долга и живёт даже тогда, когда всё обращается в пыль. И разве можно ревновать бога к его земле, когда ты сама звёздный ветер и в твоём сердце всегда поёт твоя дорога?... Эту любовь можно лишь разделять, и её не умаляют иные чувства - лишь умножают, как горы отражают многократно повторённое эхо.
В Ли Юэ Лунная Охота праздник немного меньший, нежели Фестиваль Морских Фонарей, но для неё, недавно вернувшейся из Инадзумы, радостна возможность разделить его с ним. Встретить друзей и провести вечер с ними - или, как сегодня, уйти от всех, любоваться листьями, холмами и закатом за вином и неспешной беседой. Он сменил привычную одежду на более традиционную и свободную - и её трогает это доверие, не скрытые перчатками руки, на тыльной стороне которых начинаются дорожки золотистой чешуи. Да, она видела, как темнеет эта чешуя, уходя выше на плечи, но эти обнажённые руки кажутся уязвимее, чем будь он полностью раздет.
Так странно думать об уязвимости божества. Но она видела разбитой чужую вечность - и горечь от этого не смывает вино.
Боги Тейвата смертны.
Она не хочет об этом думать сегодня - разделяет его выход в традиционных одеждах, и её согревает, что он нашёл платье, расшитое бледными звёздами, и накидку в золотых перьях, похожую на её потерянные крылья. Смеётся, и говорит с ним, и целует его под золотым кружевом листьев.
Но к вечеру разговор затихает, как пересохший ручей, вино выпито, и наполнять чашки никто не спешит - она лежит у него на груди, слушая, как медленно бьётся драконье сердце, и немигающе смотрит на заходящее солнце.
Впереди глазурные лилии ещё смыкают лепестки, но позади, в тени, уже слышны первые ноты аромата.
- В тебе что-то изменилось с тех пор, как ты вернулась, - его голос звучит глубоко, рокочуще, как далёкое движение корней земли.
- Новая сила? - она поднимает на него взгляд, щуря глаза в улыбке, но его взгляд задумчив.
- Я говорю об ином, - мягко отвечает он, осторожно держа её в объятиях. Она опускает глаза, и кивает. Это сложно скрыть.
- Ваша вечность оказалась… такой хрупкой.
- Я… не могу сказать, что мне есть, чем утешить тебя, моя звезда, - в его голосе звучит спокойная меланхолия: - Движение неостановимо. Земля движется. Вчерашняя гора сегодня становится пылью.
Она касается его лица так нежно, словно это лепесток хрустального колокольчика.
Подаётся вперёд и вверх, целует его губы, хранящие вкус вина, разделяя его с ним ещё раз, тепло и нежность затопляют, как солнечный свет, всегда остающийся под веками, даже когда на землю падает темнота. Как жар дня, который хранит земля, отдавая его ночи.
Она молчит все невозможные обещания, и все признания, оставляя только нежность здесь и сейчас.
Позволяя золоту заката и запаха глазурных лилий стать одним.
Какое-то время назад я грустно смотрел на людей, обменивавшихся реквестами на драбблы, и вздыхал, что я вот так не могу. Так вот, кажется, могу. И, возможно, с кем-то расписал бы писало.
заодно завёл тег, мерзко хохоча
Бэй Доу/Нин Гуан, хёрткомфорт, пост "Ветер дует, журавли возвращаются", рейтинг детскийБэй Доу совершенно не хочется шевелиться.
Во-первых, вокруг нет никого из вечных назойливых ребяток, сопровождающих Нин Гуан - она понимает, что это её команда, но море и земля работают слишком по разным законам, а эта женщина частенько руководствуется принципом “друзей держи близко, а врагов - ещё ближе”, так что Бэй Доу то и дело себя чувствует заклинателем из сказки, разливающим чай в гадючьем гнезде. Так себе ощущение.
Но на веранде дворца её оставили в благословенном одиночестве и обществе кувшина гибискусового вина - слишком утонченного для ее простецких вкусов, но приятного, и не требующего искать ответа на вопрос “что в этом кувшинчике кислятины стоило столько моры?”.
Во-вторых, они победили вторую проклятую морскую тварь неожиданно малой кровью. Команда была жива и даже большей частью здорова (и уже начинала потихоньку праздновать, когда Бэй Доу от них уходила), раненые на суше, по словам Кэ Цин, должны были поправиться, Путешественник и эта ученица Адептов вернулись из морской бездны с головами на плечах, Нин Гуан не выкинула в море ещё один годовой бюджет Ли Юэ, и можно было немного выдохнуть.
В-третьих, рассеченной водяной плетью спины и кучи синяков под одеждой не видно, но болят они, если шевельнуться, как сволочи - да всё болит, как обычно бывает после тяжёлого боя. Так что нет, спасибо, капитан посидит. Вино, опять же, делает всё несколько переносимее.
Можно было, конечно, не тащиться в Нефритовый Дворец, а надраться с командой и упасть спать, потом проснуться под ворчание Инь Синь и доказывать ей, что нечего беспокоиться, но…
Цокот каблуков. Знакомый, привычно стремительный, слегка раздраженный - вряд ли кто-то, кроме неизменных секретарей Нин Гуан и нее самой, понимает это. Воля Небес истинные чувства показывать не любит, и не показывает. Надо долго слушать её - как скалы и море - чтобы начать что-то понимать.
Как она в своих туфельках летает по ступеням, не падая, Бэй Доу не понимает до сих пор.
Нин Гуан закончила провожать гостей, и вся её привычная роскошь при ней - а вот лицо она позволяет себе держать чуть меньше, и золото с киноварью не спасают - видно, что она устала.
Бэй Доу бы выбрала слова покрепче.
- Как вино? - спрашивает она вместо приветствия, подходя ближе - раздражение становится мягче, уходит, словно прибой.
- Сойдёт, - Бэй Доу акульи блестит зубами, приканчивая очередную крохотную чашечку - разливает новую порцию уже на две.
- Извини, у меня не было ничего более…простого, - она уже привыкла к этим слоям под слоями, когда внешняя ирония скрывает понимание, а оно - извинение, которого она словами не произнесёт никогда.
- Да брось, все бы с ума посходили, закажи Воля Небес для личного бара рисовое пиво! - машет рукой Бэй Доу - выходит немного более скованно, чем обычно.
Нин Гуан смотрит на неё через низкий столик, недовольно поджимает губы.
- Раздевайся.
- Да ты сегодня быстро переходишь к делу! - смех затихает, но она слишком привыкла держать удар.
- Думаешь, я не вижу, как ты сидишь? - Нин Гуан откладывает на стол футляры с ногтей: - На тебе хотя бы осталось живое место?
- Как мало ты в меня веришь, - смеётся Бэй Доу, но поднимает руки к застёжке накидки. Плечи отзываются болью, вслед за этим тянет спину, она всё-таки кривится в открытую, и пальцы Нин Гуан накрывают её собственные.
Воля Небес не произносит извинений - в открытую.
Нин Гуан сложно оставить то, чем она сделала себя сама, за дверями любой из комнат Нефритового Дворца.
Никто не поверит, что Воля Небес может помогать подняться капитану Южного Креста, помогая пересесть и лечь на кушетку. Никто не поверит, что она умеет - накладывать мазь от ушибов, обрабатывать раны, менять повязки.
Обнимать, утыкаясь лицом в волосы, так, что призрак касания губ на шее кажется несуществующим.
Никто не поверит - а Бэй Доу совершенно не хочет об этом говорить.
Чжун Ли/Люмин, постИнадзума, японский флафф, рейтинг детскийЕго золото - тяжесть драгоценного металла, ленивый блеск доспеха чешуи, густая охра и тяжёлое пьянящее вино. Благородный горьковатый блеск царственных одежд и изысканная тоска опадающей листвы.
Её - лёгкость солнечного света на листьях, блики светляков среди травы, волны трав и злаков под ветром, невесомая вышивка на вуалях и сверкание далёких звёзд. Солнечный зайчик, пущенный с клинка, нежные пуховые перья хищной птицы.
Золото Ли Юэ вокруг них более драгоценно, чем мора - ранняя осень празднует Лунную Охоту, похваляясь лучшими из красок, которые сложно перещеголять человеческим красильщикам и художникам… хотя они стараются, и она отдаёт им должное.
Она бесконечно любит смотреть, как люди учатся у своей земли - и знает, что таланты его людей наполняют его гордостью. Так же, как и возможность показать ей эти земли - так художник показывает свои творения, со сдержанной гордостью и родительской нежностью.
Она не скрывает восхищения в глазах и словах. Есть любовь, которая больше долга и живёт даже тогда, когда всё обращается в пыль. И разве можно ревновать бога к его земле, когда ты сама звёздный ветер и в твоём сердце всегда поёт твоя дорога?... Эту любовь можно лишь разделять, и её не умаляют иные чувства - лишь умножают, как горы отражают многократно повторённое эхо.
В Ли Юэ Лунная Охота праздник немного меньший, нежели Фестиваль Морских Фонарей, но для неё, недавно вернувшейся из Инадзумы, радостна возможность разделить его с ним. Встретить друзей и провести вечер с ними - или, как сегодня, уйти от всех, любоваться листьями, холмами и закатом за вином и неспешной беседой. Он сменил привычную одежду на более традиционную и свободную - и её трогает это доверие, не скрытые перчатками руки, на тыльной стороне которых начинаются дорожки золотистой чешуи. Да, она видела, как темнеет эта чешуя, уходя выше на плечи, но эти обнажённые руки кажутся уязвимее, чем будь он полностью раздет.
Так странно думать об уязвимости божества. Но она видела разбитой чужую вечность - и горечь от этого не смывает вино.
Боги Тейвата смертны.
Она не хочет об этом думать сегодня - разделяет его выход в традиционных одеждах, и её согревает, что он нашёл платье, расшитое бледными звёздами, и накидку в золотых перьях, похожую на её потерянные крылья. Смеётся, и говорит с ним, и целует его под золотым кружевом листьев.
Но к вечеру разговор затихает, как пересохший ручей, вино выпито, и наполнять чашки никто не спешит - она лежит у него на груди, слушая, как медленно бьётся драконье сердце, и немигающе смотрит на заходящее солнце.
Впереди глазурные лилии ещё смыкают лепестки, но позади, в тени, уже слышны первые ноты аромата.
- В тебе что-то изменилось с тех пор, как ты вернулась, - его голос звучит глубоко, рокочуще, как далёкое движение корней земли.
- Новая сила? - она поднимает на него взгляд, щуря глаза в улыбке, но его взгляд задумчив.
- Я говорю об ином, - мягко отвечает он, осторожно держа её в объятиях. Она опускает глаза, и кивает. Это сложно скрыть.
- Ваша вечность оказалась… такой хрупкой.
- Я… не могу сказать, что мне есть, чем утешить тебя, моя звезда, - в его голосе звучит спокойная меланхолия: - Движение неостановимо. Земля движется. Вчерашняя гора сегодня становится пылью.
Она касается его лица так нежно, словно это лепесток хрустального колокольчика.
Подаётся вперёд и вверх, целует его губы, хранящие вкус вина, разделяя его с ним ещё раз, тепло и нежность затопляют, как солнечный свет, всегда остающийся под веками, даже когда на землю падает темнота. Как жар дня, который хранит земля, отдавая его ночи.
Она молчит все невозможные обещания, и все признания, оставляя только нежность здесь и сейчас.
Позволяя золоту заката и запаха глазурных лилий стать одним.
Какое-то время назад я грустно смотрел на людей, обменивавшихся реквестами на драбблы, и вздыхал, что я вот так не могу. Так вот, кажется, могу. И, возможно, с кем-то расписал бы писало.
@темы: автор ничего не хотел сказать, подозрительные мужики и барханная кошочка